Евгений Авраменко – лауреат всероссийских и международных конкурсов. Но громкие и заслуженные титулы – словно из другой жизни. Ограничишься их перечислением – не скажешь об этом уникальном жителе Калининграда ничего.
Впервые встречаю Евгения в Соборе, на вечернем органном концерте. Впрочем, как встречаю – он рассказывает залу об органе и музыке откуда-то из-под потолка, с мистической тенью на лице, в черной одежде. Потом исчезает, вместо него врывается вечная музыка, которая делает Остров Канта уникальным, практически заповедным местом.
Знакомят нас уже полтора года спустя, перед матчем «Балтики». В Евгение – ни намека на Клода Фролло или Адриана Леверкюна*. Он готовится играть футбольный гимн Блантера на маленьком театральном органе, теперь уже неотъемлемой части знаменитого балтийского предматчевого шоу. Мы договариваемся обязательно встретиться в третий раз, и вот я – в почти подземелье Кафедрального Собора. Правда, вместо подвала с паутиной и свечами – аскетичная, но уютная комнатка со всем необходимым, размером не больше, чем с домик смотрителя моста. И слышу я совершенно невероятные вещи…
– Мой коллега вдруг увлекся футболом. Я ему: «Хочешь книгу почитать? У меня два тома Рабинера есть!». Он: «Ух ты-ы, давай!». Проглотил обе: «Что еще есть?!». Тогда привез ему книгу Александра Львова с подписью, которую выиграл на одном благотворительном аукционе вместе с футболкой «Спартака». Затем пошла в ход биография Слуцкого. Потом ваш «Черчесов. Стани, Стас, Саламыч»…
С первой минуты становится понятно, что быстро мы не разойдемся. И пошел мистический словесный пинг-понг, где нашлось место сложному, как запуск космической ракеты, органному делу; физическим, сравнимым с футбольными, нагрузкам; Хабаровску с его стадионом имени Ленина, Дамаску, безорганному Подмосковью и, конечно, калининградской «Балтике» и московскому «Спартаку», между которыми разрывается один из лучших органистов страны.
– Вы словно живете в Соборе. Это накладывает отпечаток на моральный облик? Делает другим?
– Конечно, это же культовое место. Единственный кафедральный собор в России 14-го века. До сих пор помню ни с чем не сравнимые эмоции от первого концерта в 2008-м году, когда только что установили орган, а меня с женой – она из Калининграда, флейтистка, Ксения Авраменко – пригласили играть. И те же чувства испытывают все музыканты из России и Европы, которые впервые сюда попадают. Возможности самого органа колоссальные, плюс лучшая акустика в стране – сложно представить, что еще можно желать.
– Ваш рабочий день – это?..
– У нас огромное количество программ. Перед нашей встречей как раз раскладывал ноты для декабрьских концертов – пачек пять-шесть. Две трети выучить, треть повторить. Итак, три концерта сыграл, два раза порепетировал… К вечеру сил остается немного. Так что да, я в Соборе живу. В 2015-м пригласили преподавать в музыкальный колледж, а через год – в Собор. С тех пор из него практически не вылезаю.
– Ночевать приходится?
– В первое время бывало. Тогда еще в обязанности входила настройка органа, сейчас снял это с себя – хочется и с семьей бывать. Спал прямо в этой комнатке – диванчика, на котором вы сидите, еще не было, стоял такой ящик. По сути, в нем и спал.
– Звучит демонически.
– А что делать? Тогда еще жили в Светлогорске. Если до пяти утра настраиваешь орган, – около тысячи язычковых труб – какой смысл ехать сорок километров туда, а потом, к девяти утра, еще сорок обратно? Так что лучше ящик.
– Вы, как и большинство музыкантов, изначально пианист. Как пришли к органу и его тысячам язычков? Это ведь принципиально другой инструмент.
– В пять лет начал заниматься музыкой, в шесть поступил в школу при московской консерватории (ездил из своего Одинцово туда-обратно), потом училище, потом сама консерватория… В 13 мне стало интересно – что за инструмент такой, орган? Попал на концерт самого Олега Янченко в Малом зале. Играл он в мой день рождения, настоящий подарок. По горькой иронии судьбы этот же день станет днем смерти Янченко… Тогда он играл Dom zu Speyer для органа с метрономом в гулком зале – было классно, но ничего не понятно! Как раз появился новый учитель по органу, уговорил маму записать меня, хотел посмотреть на инструмент поближе. На первый урок пришел с инвенцией Баха, и длилось все часа два с половиной. На меня вылилось огромное количество информации, из которой я извлек лишь одно: хочу разобраться! С тех пор и разбираюсь…
– Многие музыканты остаются интровертами в силу специфики образования, но вы, как будто, другой. Сами продвигаете свои концерты и шоу, ведете проект «Орган. Посвящение в тайну» (с заходом внутрь органа) живым языком, подстраиваясь под уровень подготовленности группы. Откуда это вместо положенного аскетизма?
– Называю сам себя то ли в шутку, то ли всерьез «разносчиком культуры». Скучно просто так играть, надо рассказывать, показывать, просвещать, но при этом не сваливаться в попсу. Когда только сюда приехал, было скучновато без основной работы. Дал концерт, прочитал лекцию, где-то в жюри побыл – и все. Придумал проект «Калининград – органная столица России». Записал все органы, какие есть в области, выпустил диск, пригласил гостей, провели мероприятие. Понравилось, стал думать, что бы еще такое сделать. Устроили «Органные ассамблеи» в Риге с Евгенией Лисицыной, той самой, что еще в СССР на органе Домского собора записала больше пластинок, чем Алла Пугачева. Потом перенесли сюда, приезжал и немец Денни Вильке в этом году, и профессор мой, Алексей Михайлович Шмитов, который 30 лет назад встретил меня на первом уроке. Мы с ним очень дружим до сих пор. Именно он, кстати, меня и определил в Сирию на свое место…
– Легко согласились? Край своеобразный.
– Я тогда работал в Хабаровске. И, честно говоря, подустал. И с Дальнего Востока переехал на Ближний. Там был Российский культурный Центр – как, например, в таких странах, как Сенегал, Мексике, Турции. Но когда в Сирии началась война, сложилось так, что переехали сюда.
Честно говоря, в Россию возвращаться не планировал – были варианты в Новой Зеландии, Исландии. Но в итоге сложилось так, что переехали в Калининград – во-первых, моя жена отсюда, во-вторых, человеку моей профессии, как ни странно, в Москве делать нечего.
– Неожиданно. А как же город возможностей?
– Москва, конечно, большая, но своеобразная. А органисту где работать? Только в церкви, в соборе. В столице более 30 духовых органов, но концертной работы по специальности нет. Есть соборы: кафедральный лютеранский, кафедральный католический. Те, кто там работают, играют службы, иногда гастролируют. Все.
«Представьте себе футболиста, которого в один вечер просят сыграть за «Барсу», второй – за МЮ, еще и не на своей позиции!»
– Вы говорили, что иногда сидите в жюри. Но в Собор в Калининграде сами попали титулярным органистом через жесткий конкурс. Наверное, это другие нервы, чем перед обычным выступлением?
– Наверное, у нас, как у спортсменов – когда каждый день выходишь на сцену, волнение уходит. При конкурсе в Соборе мне было чуть проще, потому что я уже к тому моменту год в нем проработал и хорошо знал местный орган. Восемь человек участвовали, половина девушки. Положа руку на сердце: для девушки работа в нашем Соборе – очень тяжелая.
– Почему?
– Когда вы играете около четырехсот с половиной концертов в год, получаете мощную физическую нагрузку. А если напарник уехал на гастроли или в отпуск? И надо две недели без перерыва играть. Не только токкату и фугу Баха или «Адажио» Альбинони, то, что сыграешь уже спросонья. Но и новые программы с приезжающими солистами, коллективами. Если раз в десять лет приехал твой знакомый певец и вы играете Ave, Maria – это одно. Совсем другое – когда здесь хор, оркестр, скрипач, виолончелист, играющий свою программу с консерватории! А ты видишь эти ноты в первый и, возможно, в последний раз. Но сыграть надо не хуже, чтобы соответствовать. Представьте себе футболиста, которого в один вечер просят сыграть за «Барсу», второй – за МЮ… Еще и не на своей позиции.
– Что-то общее есть: на органе ведь нужно играть в том числе и ногами. И успевать видеть на 180 градусов…
– Да. Иоганн Себастьян Бах говорил: «Играть на органе легко, важно успевать вовремя нажимать клавиши и педали». Развивается биполярное мышление идеально. Знаете с кем из животного мира сравнивают органистов? С осьминогами. Но все же орган, наверное, жестче, чем футбол. Игровое поле оно всегда поле – на нем трава, синтетика, максимум снег или лужи. А инструменты везде разные, к ним нужно привыкать и подстраиваться. Где-то четыре мануала, 90 регистров. Где-то два мануала, 28 регистров, акустики нет вообще. В Домском соборе в Риге, например, при комбинации некоторых регистров вес одной клавиши примерно с полкило. Чем не спорт?
– В тренажерку ходите?
– Нет. Мне хватает. Плечи работают, спина, ноги. Поиграешь «Вариации на тему Паганини» для педали соло, скажем, два раза за день – минус килограмм. И ноги потом болят.
«Старший Асад помог купить орган, похожий на выкатное футбольное поле»
– Самый старый в мире орган, на котором довелось сыграть?
– Инструмент 14-го века, находится в Сьоне, в Швейцарии. Три с небольшим октавки в руках, наверное, нот восемь всего в педали, довольно большая мензура в педали. Мне разрешили поиграть, а я смотрю и думаю: «И что же здесь можно сыграть?..». Наизусть ничего не получится, потому что вся музыка, что я играю в России на концертах, начинается с 17-го века. А 15-16-го, не говоря о 14-м, у нас не играет никто. Та музыка на новом органе будет совершенно иначе звучать и иные эмоции вызывать.
– Что сыграли в итоге?
– Немного поимпровизировал. Орган похвалил. Та поездка вообще была наполнена специфическими ощущениями. Я был на международном конкурсе, после него оставалось время, три лишних дня. Поселили в удивительную семью в городке Сен Морис, возле Монтре. Муж – иранец, прекрасно говорящий по-русски, и жена – швейцарка, чей прадедушка был основателем, собственно, городка. А жили они в первом здании, в этом городке построенном. Понятно, что особо не торопился уезжать. Тем более, один человек предложил поездить по окрестностям, чтобы посмотреть органы. Четыре или пять показал. Фантастика! Это примерно то же самое, что смотреть на первые бутсы Пеле.
– А что за орган в Сирии? И откуда он там вообще взялся?
– Был один удивительный человек, который все это поднял. Сольхи Аль Вади его звали, наполовину иорданец, наполовину иракец, учился в Великобритании. И он дружил с Хафезом Аль Асадом, то есть, со старшим Асадом. Мог в любое время ему позвонить. Долгое время пробивал создание консерватории, оперного театра, приобретение инструментов, в том числе органа. В итоге поставили орган на воздушной подушке. Огромный четырехмануальный орган, который при этом можно было толкать одной рукой по всей сцене. И, если не нужен, задвигать за нее. Принцип выкатного футбольного поля. При этом самое невероятное, что в том огромном, очень красивом зале совершенно не было акустики…
– Как такое могло быть?
– Буквально перед сдачей объекта случился пожар. Сгорело все. И перед приемкой пришлось переделать все заново. В итоге переделали, как переделали.
– Какие люди ходили в Дамаске на концерты? Для кого вы играли?
– Играл не только там. Потому что именно в зале Оперы концерты были примерно раз в год. Именно в нем за семь лет я там сыграл пять раз. Такой вот контраст с Калининградом. В Дамаске же играл в церкви мессы, рождественские выступления с хором были, делали разные программы. Иногда давал свои концерты, еще чинил и настраивал орган. И все для того, чтобы заниматься на этом органе. Потом, правда, пришел новый священник – после того, как из Москвы прилетел мастер, перенастроил в счет дороги орган, он вдруг сказал мне «сдавай ключи, больше заниматься здесь не надо». Почему? Не знаю. Так захотел.
– Странно, что вы семь лет продержались в Сирии…
– Потом починили электронный орган в консерватории. Так или иначе, были какие-то варианты – без дела не сидел. Дома тогда органа не было, сейчас эта проблема решена – могу спокойно заниматься, никуда не выходя. Соседей тоже нет – повезло.
«Вот это инструмент, первый раз услышал, потрясен! Мы у нас в Одинцово будем органную культуру продвигать!». До сих пор органа в Одинцово нет…
– Если ездите по стране, наверное, раскладку клавишную с собой берете, чтобы заниматься?
– Нет, до такого идиотизма еще не дошел. Я вообще довольно ленивый человек. У меня еще со школы заведено: сказали сделать так – сядь и сделай. За час, например. Три часа отбывать номер не надо. И ученикам сейчас говорю: «Будьте лентяями, не надо каждый день сидеть по шесть часов – бесполезно. Есть задача – выполни. Хочешь повторить – повтори. Хочешь поиграть в свое удовольствие – играй в свое удовольствие». Если финт – руками или ногами – отработан, делайте все что угодно. Хоть над «ударом скорпиона» работайте. Бейте штрафные.
– Сколько органов вошло в проект «Калининград – органная столица России»?
– В области десять духовых органов, еще два, надеюсь, в ближайшее время провезем – сами понимаете, сколько сейчас таможенных сложностей. Когда я приехал, было то ли семь, то ли восемь, два довелось помочь установить. Один – исторический, швейцарская механика – поставили в церковь святого Адальберта. Как-то в социальной сети случайно увидел объявление: «Подарю орган. Срочно. Самовывоз». Оказывается, в Бохуме закрывалась церковь закрывалась, не было прихожан, оплачивать коммуналку не на что. Здание продали, новые хозяева сказали «орган не нужен, забирайте за две недели, иначе под бульдозер». Но это же швейцарская механика, такой ведь орган еще пятьсот лет простоит! Спасло от дополнительных сложностей, что на инструменте не было никакой шильды, свидетельствовавшей о его «родословной», о годе создания.
Нашлись люди, которые бросили работу, поехали разбирать орган, за две недели справились – он же «маленький», три с половиной тонны, около 1000 труб. В итоге привезли, пересобрали – вошел миллиметр в миллиметр. Было бы пять лишних – пришлось бы «пилить» половину органа. А ему – больше 125 лет. Инструмент – потрясающий, великолепный звук. Один из самых старых органов у нас в стране.
Сейчас еще ждем два – позитив (шкафчики на колесиках с 4 регистрами и без педали) в Кафедральный Собор для барочной музыки, еще один – в Славск, на восток области, где восстанавливается кирха. Еще 6-7 органов требуются в область, так что мне есть еще над чем работать.
– Как развивается культурная жизнь в Калининградской области, на ваш взгляд? Насколько востребованы такие умственные, физические, да и административные вложения? Есть Собор и его мероприятия, есть фестиваль «Кантата», есть «Янтарь Холл», но он больше про поп– и рок-артистов…
– Но мы и туда орган возили, он там звучал. И в следующем году будет звучать. Играли мы наш проект «РоККаты» – то есть, рок-музыку на органе и еще пяти инструментах. А сейчас, 31 декабря, в Соборе прозвучит Queen.
– Кому принадлежит идея играть на органе то, что было написано не для него?
– Изначально идея нашего директора, Григория Хуциева. У него есть давний знакомый, который занимается продюсерством. Мы пообщались, нашли точки соприкосновения. Тема рока мне самому близка, пока учился в Москве, играл в театр-группе «Ad libitum». Что мы только не исполняли! И к бардам нас запихивали, и к рокерам… Но обратно к Queen: решили, что исполним несколько песен. Долго выбирали, постоянно решали, что нужен еще какой-то инструмент. В итоге нас шестеро – орган, флейта, скрипка, ударные, гитара, бас-гитара.
Делаем сразу несколько вещей. Например, по альбому «Барселона» прошлись, который все знают благодаря Олимпиаде в Барселоне 1992-го года. Еще одна песня – Fallen Priest – которую я лично очень люблю, будем ей открывать им концерт. Но ее почти никто не знает. Так что будем знакомить публику с не очень известными вещами Фредди Меркьюри.
– И все-таки: ваша аудитория состоит больше из туристов, или из местных жителей?
– Как правило, это туристы. Но на Новый год приходят и местные. Пригласительные, обрыв телефона, я сам много кого приглашаю, но Собор, увы, не резиновый. Проходят все желающие, но кто где будет сидеть или стоять – другой вопрос. Когда работал в колледже, договаривался, что все студенты и педагоги должны ходить бесплатно. Студентов в итоге посещать концерты приучил, педагогов – не всех. Очень занятые люди.
– Судя по активной рекламе и богатой афише, концертов в Кафедральном Соборе должно хватать на всех…
– Правильно. Потому что у нас проходит самое большое количество концертов в стране и, быть может, даже в мире. Мы подавали заявку в книгу рекордов Гиннесса, но там впали в замешательство: «Для вас даже еще такой статьи не придумали!». Так что судя по предварительным данным, мы делим первое место с Сиднейской оперой – 800 концертов в год у нас, не считая проектов. Конечно, когда знаешь, что ты впереди планеты всей, несешь людям культуру с большей уверенностью. Объясняя, что орган – это слово с ударением и на второй слог тоже, не только на первый. Для меня это важно, потому что в моем родном городе Одинцово до сих пор оргАна нет. Хотя я пытался его там установить с 1994-го года.
– Это, простите, в 14 лет?
– Да, второй год только занимался органом. История замечательная. Мой шеф, Шмитов Алексей Михайлович, принес брошюрки про первые итальянские электронные органы. Классные, словами не передать, но ценник – почти квартира. Я выпросил одну брошюрку, прибегаю в управление культуры области. Сидит мужчина как из старых советских фильмов – коричневый пиджак, галстук, портфельчик на столе, и ничего больше. И прямо с порога: «Какие органы?! Это не наш инструмент! Мы – русские люди, балалайки продвигать должны!». Что я в 14 лет отвечу? Развернулся, ушел.
– А дальше?
– Через год шеф взял меня ассистировать в Светлогорск – первые гастроли, только поступил в училище. Лето, море, орган, поступил – доволен, как слон! И тут шеф предлагает сыграть через день пол концерта. А я три месяца к органу не подходил. «Так у тебя вся ночь впереди!» – услышал ответ. В общем, сыграл концерт, потом второй. Сижу после, отдыхаю. И вдруг слышу, за спиной кто-то врывается и восклицает: «Кто этот молодой человек? Вот это инструмент, первый раз услышал, потрясен! Мы у нас в Одинцово будем органную культуру продвигать!». Я по голосу вспоминаю, кто это такой, а товарищ меня не узнал! Протягивает визитку: «Вот, приедешь к нам, сразу орган ставить будем…». И что думаете – приезжаю в Одинцово, сразу бегу к нему, и… на моих глазах табличку с его именем с двери кабинета снимают. Сняли! И органа до сих пор в Одинцово нет…
«Не сомневаясь долго, выбрал «Спартак». Романтика, Джованьоли – что еще мог выбрать?»
– Откуда при такой занятости и увлеченности еще находится место футболу?
– Он со мной с детства. В моем-то детстве интернета не было, в соцсетях не сидели. Сделал уроки, позанимался – иди играй во двор. От футбола два сломанных пальца – вратарем в тот день был. Дождик шел, мокрый мяч, тяжелый, адидасовский. Тот самый, которым ЧМ-94 в США играли. Статистику, естественно, вел, в тетрадочку зеленую переписывал матчи сборной России – составы, голы, место встречи… Игоря Фесуненко читал с интересом.
– «Спартак» почему выбрали своей командой?
– На самом неделе все началось с «Днепра», который тогда вдруг стал совершать успехи. До сих пор помню весь состав. Те же Литовченко с Протасовым чего стоили. Вратари какие были – Краковский, Городов! Ну и футбол показывали интересный. Болел за них, а потом – развал СССР, «Днепр» стал исчезать с экранов. Стал осматриваться по сторонам и, не сомневаясь долго, выбрал «Спартак». Романтика, Джованьоли – что еще мог выбрать?
– На матчи стали ходить?
– Конечно. Был на игре с «Байером» в Лиге чемпионов (сезон 2000/01. – «Спорт День за Днем»), выиграли 2:0, со «Спортингом» в том же розыгрыше – 3:1. А вот на знаменитые 4:1 с «Арсеналом» выбраться не смог – работал, хотя очень жалел. Был еще на прощальном матче Федора Черенкова, когда пела Тамара Гвердцители. Еще в 1994-м приезжал «Палмейрас» играть по тайму с «Динамо» и «Спартаком» – приходил и видел, как наши мяча не видели, настолько фантастически выглядели бразильцы. При том, что это был не основной их состав.
– Избирательны вы при выборе матчей…
– На самом деле, я и когда в Хабаровске жил, выбирался на «СКА-Энергию». Пусть и тяжеловато было смотреть, признаюсь. Стадион старый, да еще и имени Владимира Ильича Ленина, продуваемый всеми ветрами, обстановка не самая веселая. С Калининградом сейчас не сравнить. Единственное, что было удобно – филармония близко, пешком дойти можно. Футбол всегда нужен: музыка ведь это тоже эмоции, а их где-то надо черпать.
– Помимо футбола где-то их можно взять?
– Конечно, надо и от публики «вампирить». Самое сложно было в ковид, при пустых залах. Зарядиться не от кого. Знаешь, что тебя прямо сейчас готовы слушать двадцать человек в ютубе, играешь. Но кругом – как на кладбище. «Все, записали, вылезай!»… Играл мало, сил потратил много, ничем не зарядился. Ужас. Представляю себе, что испытывали футболисты, играя целые чемпионаты перед пустыми трибунами.
– А в Дамаске как насчет походов на футбол?
– Вот там не ходил. Как-то не потянуло. Зато был в Белоруссии, во время гастролей. Сборная играла с Чехией, еще Петр Чех в воротах был. Белорусы первыми забили, стадион так радовался – не верил будто, что это реальность. Но чехи в итоге ответили тремя.
«Игнашевич интересовался самым старым органом, Журавель учился в Соборе брать аккорд»
– Как вы с «Балтикой» нашли друг друга?
– Я еще к чемпионату мира хотел сделать проект, связанный с органом и футболом. Говорил, ребята, у нас органная столица, давайте ролик снимем. Электронный орган поставим на стадионе. Все соглашались, потом исчезали. Так, к слову, часто бывало. Люди до конца не понимали, зачем мне это надо. Не верили, что раз этим занимаюсь, значит, мне интересно. И деньги не нужны, сам готов вкладывать…
– В итоге орган все же оказался на стадионе…
– Снова благодаря нашему директору. В 2020-м меня пригласили на стадион, показали музей, который вот-вот должен был открыться, вывели на поле… Придумали даже по ходу общения такую идею: орган играет в Соборе, электронный – стоит в центре поля на стадионе. Коптер летит от Собора к стадиону, так красиво объединяя ценности города… Но и тогда не срослось почему-то. И вот уже в прошлом году говорю директору: «Нашел предложение в интернете, продают орган, стоит три копейки. Надо как-то привезти». Он: «Привози, договоримся». Привез. Договорились. Поставили. И пошло. Главное, что в первых трех матчах после моего «дебюта» «Балтика» взяла семь очков. А дальше уже не все от органа зависит…
– Вы сидите за органом в очень доступном месте – прямо на стилобате центрального VIP-сектора. Общения с народом хватает, нажать клавишу просят?
– И общения хватает, и нажать просят. Не даю, ведь есть регламент, не хочется, чтобы «Балтике» штраф выписали. А так и селфи делают, и зубр по имени Балт, клубный маскот подходит. С ребятами-волонтерами познакомились, которые за «Балтику-БФУ» играют.
– Проявляют неподдельный интерес к музыкальному инструменту?
– Конечно! «А что это?!». «Театральный орган». «Ух ты!». Рассказываю им, что у нас таких театральных органов в стране сейчас всего два. Культура театрального органа при этом сто лет назад пришла в Америку, с его помощью и немое кино озвучивалось, и какого-нибудь «Тома и Джерри» могли легко озвучить. Это нечто среднее между синтезатором и органом, если объяснять просто.
– Игроки основного состава «Балтики» узнают?
– Сергей Игнашевич весной приходил на проект «Орган. Посвящение в тайну». В конце даже вопрос задал интересный – могу ли я изобразить, что я играл на том самом старом органе.
– Вы не просто рассказываете публике об органе, но и задаете ей вопросы, не давая расслабить внимание…
– Мне же самому важно получать обратную связь. Артисту важно понимать, что слышат люди, чтобы требовать с себя.
– Отзывы, наверное, веселые бывают? Не все из посетителей изначально близки к органной музыке…
– Как-то раз мне сказали: «Зачем вы всех обманываете, это же запись была! Мы видели, колонки на колоннах висят…». «Ну да, говорю, вот вы нас и раскусили». Если серьезно, такое можно сделать в московском Зарядье – пойти, сделать регистровку и из зала послушать, как все звучит. У нас такой функции нет, так что все концерты, что делать, вживую. И органист – не голограмма.
– Как вас нашел комментатор и репортер «Матч ТВ» Тимур Журавель? Насколько знаю, он был первым, кто сделал сюжет про титулярного органиста Кафедрального Собора, увлеченного футболом…
– Этой весной только-только купили дачу – вот там и был, когда позвонил Тимур. Представился подробно, хотя это было лишнее – я его знал прекрасно по телекартинке. Попросил принять участие в его сюжете к матчу «Балтика» – «Рубин» – том самом, когда выходили в РПЛ и был аншлаг. Встретил, показал орган, научил брать аккорд, сыграли гимн Блантера и, вроде, Лиги чемпионов. Тимур спрашивает: «Какой челлендж будем делать?». Ответил, что хочу прокомментировать футбольный матч. Он поразился, подумал немного… Потом в его влоге я секунд 20 второго тайма того матча откомментировал. Расстроился, конечно, что так мало, сказал Тимуру, что не считается. Потом, когда на стадион уже привезли орган, послал ему видео. Он: «Классно! Какой новый челлендж?». «Прокомментировать матч на двоих». «Все с тобой ясно…».
– Какая футбольная эмоция осталась самой вдохновляющей?
– Финал последнего чемпионата мира, Аргентина – Франция. Смотрел его дома, специально поменялся с Мансуром Юсуповым, который не болельщик как раз. И то он вдруг выразил интерес к финалу. Пришлось сказать: «Остальное не смотришь, зачем тогда сейчас?». Матч был феерический, пересматривал потом несколько раз хайлайты – и те же самые эмоции…
– Планы на 2024-й, как всегда, неподъемные для обычного человека?
– В праздники безостановочно играю – когда все отдыхают, у меня, наоборот, сплошная работа. Весной также будет 80-летний юбилей известного нашего и азербайджанского композитора Арифа Мирзоева, его называют «Бах Востока». И я на сегодняшний день, пожалуй, единственный органист, который играет все его произведения. Потом планировал дать концерты в Базеле, в Берлине… Вот буду думать, что делать с закончившейся визой. А еще важно, чтобы «Балтика» не вылетела. Не хочется после «Спартака» и «Зенита» снова в ФНЛ…
*персонажи романов Виктора Гюго («Собор Парижской Богоматери») и Томаса Манна («Доктор Фаустус»).
Фото: Юлия Алексеева, ФК «Балтика», личный архив Евгения Авраменко, Александр Мелехов